Консультация психолога

ДЕСЯТЬ СПОСОБОВ ИСПОРТИТЬ РЕБЕНКУ ВЗРОСЛУЮ ЖИЗНЬ

Формирование невротика: практическое руководство

Родители бывают разные. Некоторые считают, что они всегда правы просто по факту своего родительства. Другие не уверены в своих педагогических талантах, читают горы литературы и изводят ребенка своей тревожностью. Есть такие, которые неожиданно обнаруживают, что ребенок уже говорит, все понимает, курит, не ночует дома, и у них начинается острый приступ воспитательной активности. В любом случае взрослые учатся быть родителями рядом со своим ребенком в силу своих способностей. И, конечно, делают ошибки по ходу этой учебы. Некоторые ошибки настолько типичны и популярны, что складываются в узнаваемые сценарии и становятся фундаментом проблем человека уже во взрослом возрасте.

Сцена 1. «Ты же мальчик»

Лето. Пансионат. Мама тащит за руку орущего мальчика. И громко ему говорит: «Ты почему плачешь? Ты же мальчик! Мальчики не плачут. Ты когда-нибудь слышал, чтобы папа плакал? Или ты хочешь стать девочкой?!» Мальчик испуганно замолкает.

Мальчики не плачут, мальчики умирают от инфарктов в 35–40 лет. Запрет выражать чувства по половому признаку — общее место в воспитании детей. Девочка, например, не дает сдачи, не защищается, не грубит. Ей вообще в идеале не положено злиться. Ее тут же одергивают: «Ты же девочка!» А если девочка плачет, к этому не стоит относиться серьезно: всем известно, что это просто истерики и капризы, к которым женщины склонны с раннего детства. Таким образом, с одной стороны, мальчик, «который не плачет», не имеет доступа к своим собственным чувствам (чтобы не плакать, нужно перестать чувствовать, что тебе больно). А с другой стороны, он не может воспринимать всерьез и чувства девочки (своей будущей жены): она плачет не потому, что ей больно, а потому, что она девочка, — а они просто капризные истерички от природы.

Сцена 2. «Мать от тебя уйдет»

Там же. Мать, ребенок. Мальчик лет четырех на высоком, метра два, каменном бордюре. Мать стоит снизу и протягивает руки: «Прыгай!» Ребенок не прыгает — боится, плачет. Мама раздражается и приказывает прыгать, с каждым словом в голосе появляются стальные нотки: «Мать тебя поймает! Прыгай, кому говорю! Ты что, матери не доверяешь?!» Мальчик заходится в истерике. «Тогда мать сейчас от тебя уйдет!» Безопасность и надежность в этом мире отсутствуют по определению. Ни на кого полагаться нельзя: даже мать может уйти как раз в тот момент, когда она больше всего нужна — когда страшно. Доверять никому нельзя, а собственных сил, чтобы справиться, явно не хватает. Но в будущем придется полагаться только на себя. Попросить о помощи — невозможно. Все равно не помогут — еще и по голове получишь. Вообще «уход» матери как средство воздействия на ребенка довольно распространенный прием: никого на улице не смущает, когда родители зло рычат: «Так, мы ушли, а ты тут оставайся сам!» Прохожие, как правило, еще и подыгрывают родителям, заявляя (в шутку, конечно): «Мы сейчас заберем этого мальчика себе, раз он маму с папой не слушается!» Но ребенок таких шуток не понимает: для него это вполне серьезные угрозы. И в дальнейшем он просто не будет верить в то, что существуют прочные привязанности между людьми — его всегда могут бросить, если что-то пойдет не так.

Сцена 3. «Такой ребенок мне не нужен»

Супермаркет. Ребенок капризничает, что- то выпрашивает. Мать в ярости, отец нервно пританцовывает и грозно поглядывает на мать: «Сделай с ним что-нибудь!» Мать шипит на ребенка: «Если ты сейчас же не прекратишь, мы обменяем тебя на другого мальчика, который умеет себя нормально вести. А тебя сдадим в детдом!»

Вариации на тему: «родим другого ребеночка», «отведем к дяде милиционеру», «отдадим цыганам». Посыл прозрачен: ты нужен нам только в том случае, если оправдываешь наши ожидания, если не мешаешь нам, если с тобой легко. Чтобы выжить, ребенку нужно быть удобным. Не отсвечивать. Не орать. Не хотеть ничего такого, чего не хотят его родители. Наказание смерти подобно — в качестве наказания выступает отвержение. Во взрослом возрасте такой человек будет либо пытаться «заслужить» право быть рядом со значимыми людьми, угадывая то, каким они хотят его видеть (бесперспективная задача). Либо научится сам отвергать всех заранее — чтобы не оставить такого шанса тем, кто может оказаться рядом. В опасной близости. Потому что близость, в которой отвержение работает как «волшебная кнопка управления», конечно, опасна. И не только для ребенка — для взрослого человека тоже.

Сцена 4. «Маме из-за тебя плохо»

Мама часто болеет. У нее мигрень, бессонница, расстройство желудка. Каждый раз, когда дочь делает что-то не так, как хотелось бы маме, у мамы обострение. Плохо закончила четверть — мама лежит пластом. Дружит не с теми ребятами — у мамы понос. Нет, мама не ругается — она же очень любит дочь, она не станет повышать на нее голос. Она — жертва, заложник своей материнской любви, притом очень хрупкая жертва, с которой нужно всегда бережно обращаться. Иначе она может даже помереть от того, что дочь отказалась поступать в институт или решила обрезать косу и сделать пирсинг. Чувствовать ответственность за любое недомогание матери, даже за то, что она несчастна. И даже в том случае, если несчастна она из-за того, что развелась с папой. Этот шантаж покрепче угроз и скандалов. Потому что вперед выставляется «любовь». Отвечать на эту «любовь» означает изо всех сил соответствовать. Иначе ребенок становится палачом своей матери. А быть палачом такого уязвимого и любящего человека — непомерное испытание не то что для ребенка, но и для взрослого человека. В результате дочь так и будет «беречь мать» ценой собственной жизни. А в своих личных отношениях (если они вообще возникнут) будет либо воспроизводить стратегию матери и «любить до смерти» (своей) партнера, либо шарахаться от любой близости, потому что близость непременно связана с чувством вины и несвободы.

Сцена 5. «Я сейчас позову отца»

Обычная двухкомнатная квартира. Мать ссорится с ребенком, ребенок огрызается, отказывается подчиняться. Отец смотрит телевизор. «Сейчас позову отца!» — угрожает мать. И следом: «Николай! Иди сюда! Ты посмотри, он меня ни в грош не ставит!» Николай морщится (это привычный сценарий в семье) и делает звук погромче. «Ты отец или нет?! — взвывает мать. — Прими участие в воспитании сына! Или тебе все равно?!» Николай нехотя поднимается, он уже зол — не на сына, на безысходность, выходит на кухню, дает подзатыльник ребенку, отбирает у него планшет. Скандал выходит на новый уровень. Хлопанье дверями, мат. «Что вы все такие нервные? — удивляется мать. — Можно же по-хорошему все решить, зачем обязательно скандалить?»

Роль отца тут — кувалда. Если он откажется, то получит статус «плохой отец». И в качестве бонуса — ссору с женой. Построить нормальные отношения с отцом у сына минимальные шансы. Но в таких семьях это и необязательно: когда сын подрастет, мать скорее всего станет также натравливать его на отца. Ребенок усваивает манипулятивную стратегию решать все сложные вопросы «через третьего». Реализоваться это может как угодно: например, в хронически «треугольных отношениях», когда он может жить спокойно только в раскладе, где отношения друг с другом выясняют жена и любовница. Или мама и жена. Другой вариант — он и сам станет таким же «прикладным скандалистом», как отец.

Сцена 6. «Ты что, маму не любишь?»

На приеме у психолога мама и шестилетний сын. «Вот скажи тете, почему ты так себя ведешь?» — строго говорит мама, будучи абсолютно уверена, что психолог сейчас быстро поможет «поставить ребенка на место». Мальчик смотрит исподлобья. «Молчишь? Может, потому, что ты маму не любишь? Отвечай! Не любишь?!» Ребенок начинает всхлипывать. Психолог временно спасает ребенка от мамы.

Эта манипуляция успешно используется и тогда, когда ребенок давно вырос. В ответ на попытки жить собственной жизнью, а не руководствоваться маминым мнением по всем вопросам, уже взрослый сын или дочь получают трагическое, с надломом: «Конечно, я плохая мать. Поделом мне — собственному ребенку стала не нужна!» — «Ну что ты, мам, конечно, мы проведем лето на даче, не будем менять квартиру,назовем внука так, как ты хочешь». Сепарироваться от такой матери предельно сложно: чувство вины изрядно мешает. Любовь у такого ребенка — это плотная зависимость от другого человека. И он скорее всего будет либо действовать по привычному с детства сценарию, либо избегать близких отношений, потому что одной такой мамы — больше чем достаточно.

Сцена 7. «Так, все понятно»

Двор. Детская площадка. Девочка лет пяти хочет продолжить игру, а мама пытается увести ее домой. Девочка капризничает, мама не справляется. Голос мамы становится зловеще-таинственным. «Та-а-а-ак… — шипит мама, — все поня-а-атно.... Ну хорошо… Так и запи-и-ишем…» Девочка умолкает, начинает нервно ерзать, забывает про игру. Мама победила.

Что означает эта угроза? Куда запишем? Что из этого следует — расстрел или не купят конфет? Все это покрыто для маленького ребенка мраком. Угрозу невозможно классифицировать, а значит, невозможно как-то к ней отнестись. Но главный посыл — «со мной можно сделать что- то страшное, настолько страшное, это даже непонятно что» — работает отлично. Во взрослом возрасте такие дети часто приписывают другим людям власть над собой, им страшно говорить «нет», страшно бунтовать и отстаивать свое мнение — мало ли чем это может закончиться.

Сцена 8. «Посмотри на Сережу»

Вечер. «Ты сегодня читал?» — спрашивает мать сына-школьника. В ответ слышится что-то невнятное. Вздох матери. «А Сережа, сын Лидии Степановны, даже больше программы читает! На концертах выступает, потому что лучший ученик в музыкальной школе. И маме радость, и будущее у человека…» Сын молчит и ненавидит Сережу, а мама делает «контрольный в голову»: «Ох, весь ты в дядю Сашу пошел, такой же непутевый. Даже внешне на него похож».

Вроде бы уже на каждом заборе написано, что сравнивать своего ребенка с чужим, да еще и в пользу чужого — провальный педагогический ход, который кроме обиды, агрессии и неуверенности в себе ничего ребенку не дает. Тем не менее такой «Сережа» есть в анамнезе почти у каждого. Послание тут зашито понятное: «Не очень ты у нас удачный вышел. Так себе. Другие,получше будут». Надо ли говорить, что ненависть к «Сереже» не спасет этого ребенка от того, чтобы бесконечно сравнивать себя с другими. Такие сравнения вряд ли украсят жизнь. Да и другие будут всегда оказываться либо на недоступной высоте, либо настолько ничтожными, что не о чем с ними разговаривать. Одиночество и проблемы с самооценкой — вот плоды такого рода установок.

Сцена 9. «Главное — ничего не трогай!»

На приеме у психолога мама с ребенком лет шести. Ребенок рассматривает плакат, а мама каждую минуту повторяет: «Главное — ничего тут не трогай! Не бегай! Не вздумай уронить вазу! Разговаривай тихонько! Ты всегда такой непослушный, я же знаю, чего от тебя ждать!» Мальчик и не собирается трогать, шуметь и бегать, но маму это не останавливает. Она обращается к психологу: «Вы видите, как мне с ним тяжело? Нужен глаз да глаз! Ни на минуту не расслабишься!» Минут через пятнадцать маминых причитаний мальчик все-таки начинает активные действия, и мама выдыхает: теперь все на месте, можно одергивать ребенка на законных основаниях.

Похоже, ребенок должен непременно соответствовать тому сценарию, который есть у матери, чтобы мама могла его реализовывать («это подвиг — быть матерью такого непоседливого мальчика, мне постоянно приходится беспокоиться»). В такой ситуации ребенку очень сложно научиться понимать, что же происходит с ним самим на самом деле, чего он хочет. Он «подключен к маме» — она провоцирует его на определенное поведение и регламентирует, какой он. Если все-таки по мере взросления, через шумы, до него донесутся собственные желания и ощущения, ему предстоит сложный процесс отделения от мамы. Если нет — может получиться как в том анекдоте: «Мама, я замерз?» — «Нет, ты хочешь кушать!»

Сцена 10. «Я лучше знаю, что тебе нужно»

Студия рисования. Мама записывает дочку двенадцати лет на занятия. «Как тебя зовут?» — спрашивает преподаватель у девочки. «Анечка», — отвечает мама раньше, чем девочка успевает открыть рот. «Ты хочешь научиться рисовать?» — опять обращается учительница к Ане. «Да, конечно! У нее есть данные, она так красиво в детстве рисовала! И у меня есть способности, это наследственное», — мама снова успевает раньше дочки. Учительница делает третью попытку: «А что ты любишь рисовать больше всего?» Но девочка уже и не пытается отвечать. Мамин голос сбоку: «Надо сначала научиться, технику поставить, а потом будет ясно, что любит». Девочка с тоской смотрит в окно, и есть подозрение, что рисовать она вообще не хочет.

Еще Альфред Адлер, известный венский психолог, современник Фрейда, писал о том, что гиперопека ведет к формированию инфантильности и комплекса неполноценности. Некоторые родители называют это «большой родительской любовью», но на самом деле они, так сильно опекая ребенка, пытаются прожить жизнь вместо него. Послание здесь чудовищное: «Ты не справишься, ты не способен, я все сделаю для тебя и за тебя, посиди в сторонке. В пределе — не живи». Такие дети, вырастая, строят созависимые отношения и часто страдают наркоманией (это самый простой способ «не жить»). Сепарацию с родителями такого типа можно смело приравнять к подвигам Геракла.